Гуманитарный экологический журнал. 2001. Т. 3. Вып. 1. С. 86-88.

 Марийские священные рощи

 О том, что в Нижегородской области есть действующие языческие храмы, я узнала в начале 1990-х гг., когда в составе фольклорной экспедиции университета под руководством Николая Морохина, председателя культурно-эко­логичекого объединения “Китаврас”, ныне доктора филологических на­ук, колесила по северным ее районам. Впрочем, не стоит называть этих людей язычниками. В слове этом звучит некое изначально негативное отношение православных к тому, что они отри­цают. А может быть, и напрасно?

Конечно, храм — это громко сказано. На самом деле речь идет о священных деревьях и рощах — если они принадлежат одной семье их обычно назы­вают кереметями, кереметищами, если всему окрестному народу — кюс-ата — “божий лес”. Марийцы живут у нас с незапамятных времен. Точнее, мы у них живем. Сегодня в Нижегородской области около 8 тысяч марийцев. Большинство из них в той или иной мере яв­ляется носителями традиционной ре­лигии. В Шарангском районе известны­ 25 священных рощ и деревьев, в Тоншаевском — 1, в Тонкинском — 4, Воротынском — 5, Воскресенском — 4. В 2000 г. число “природных святынь” увеличилось, так как была проведена мас­сированная экспедиция и найдено кое-что новое.

Стихия накажет

 По сути, священные рощи представляют собой самый настоящий “лес дремучий”, живущий собственной жизнью, по собственным законам. Эти деревья никто не обижает, не трогает. И даже по­сле гибели они продолжают лежать и превращаться во что-то то, во что превращался древний лес. Это некое бес­смертное, возобновляемое растительное сообщество.

Человек не имеет права не то что сру­бить дерево, даже собирать валежник, ягоды, грибы. По рассказам самих­ марийцев, бывали случаи, когда за сло­манную в кереметище ветку человек на­казывался тяжелой болезнью. Конечно, можно считать это сказками, но...

В 1996 г. в Ромачинской священной­ роще (Тоншаевский район) один из мест­ных жителей спилил несколько де­ревьев. Хотел баньку построить, но не успел. Через две недели его парализовало. Теперь очень раскаивается, а деревья так в роще и лежат. Может быть, это и имеют в виду марийцы, когда го­во­рят: “Стихия накажет”. Причем пра­ви­ло неотвратимости наказания действует и в том случае, если роща уже не является “храмом”.

После крещения мордвы ее традиционная религия постепенно умерла. И вот совсем недавно Николаю Морохину рассказали, что в Дальнеконстантиновском районе около села Большое Сескино есть святая роща Кузьмерь. Когда-то, около сотни лет назад, село Большое Сескино неподалеку от нее считало себя мордовским, сейчас его жи­тели убеждены, что они русские. Хрис­тианизация и русификация сел на юге Нижегородской области несколько веков была государственной политикой, которая здесь проводилась неукоснительно. Но все же рощу местные жители хранят, боятся портить в ней деревья. Раз в год ходят туда гулять, пить вино, жарить яичницу, которую вешают на деревья. Но объяснить, для чего это делается, уже не могут.

С рощей этой связано одно происшествие. Лет пятнадцать назад строили рядом с ней плотину. Пруд подтопил рощу. Местные жители предупреждали мастера, что это плохо кончится для строителей. Те только посмеялись. Когда работа была закончена, отмечали работники на берегу пруда День строителя. Мастер, молодой человек, полез купаться, и что-то с ним в воде случилось. Через несколько часов после этого он умер. Морохину с леденящими душу подробностями рассказывали, как у несчастного сначала холодели ноги, потом руки... Смерть подни­малась вверх по телу... И рассказывал это врач. “Да, — посетовали местные жи­тели, — Мы же предупреждали”.

Но это единственный подобный случай, касающийся мордовских святилищ. У марийцев, которые сохранили и свой язык, и свою древнюю веру, та­кое вспомнят сплошь и рядом.

Обед с богами

Когда мы бродили с экспедицией, все искали “правильную” религию: как нужно молиться, кто верховный бог, какова вообще иерархия. В конце концов Морохин пришел к парадоксальному выводу: искать ответы на эти вопросы бесполезное занятие, потому что в каждом населенном пункте свои правила игры, свой главный бог, свои местные боги, свои кереметы. Отличий очень много. Каждый населенный пункт вбирал два или три потока переселенцев с различными этническими корнями. В результате к нам попали элементы культуры коми, мери и других народов. В поселке Шаранга, например, две священные рощи. Люди в них молятся одним и тем же богам, но одни считают “правильным” днем среду, а другие — пятницу. Вот и выбрали себе даже разные “божьи леса”. Глав­ных праздников обычно два — весной и осенью. Весной богов просят об урожае, осенью благодарят за него.

Перед тем как идти в рощу, обязательно моются, одеваются в чистую бе­лую одежду (сейчас уже не обязательно в белую). Отправляются туда ночью, незадолго до рассвета. В некоторых селах принято расстилать перед собой домотканые дорожки, чтобы не мять траву в кереметище. Дрова приносят из дому. Вслед за жрецом молящиеся призывают своих богов. Поро Кугу Юмо называют верховного Бога — “Добрый, великий Бог”. Кэц Юмо — Бог Солнца, Вюд-Ава — Богиня во­ды, Ур-Юмо — Бог леса, Мардеж-Юмо — Бог ветра, Тылзэ-Юмо —Бог Лу­ны...

Жрецами-картами назначаются те, кто лучше других знает как и кому нужно молиться. Потом приносится жертва. В некоторых деревнях Тоншаевского района в качестве главной жер­т­вы приносили жеребенка. В других — гуся, петуха, барана. Марийские бо­ги любят белый цвет. Если нет белого животного, любое другое покрывали бе­лой тканью. Хороши для пожертвования белые быки, бараны. В Воскресенском районе приносили пироги с изображением быка, гуся или лошади. Мя­со жертвенного животного варили в котле. Самое главное в обряде — хо­ро­шо попировать с богами. И молящиеся поедят, и в роще что-то останется тем, кто там живет: зверям, птицам, богам.

Прийти в рощу, позвать богов при­ро­ды, поесть вместе с ними трехслойные марийские блины, запить их до­маш­ним пивом — как вы думаете, по­сле того, как пообедаешь с кем-то вмес­те, будешь по­том его обижать? Так и здесь: боги поели с людьми, они не оби­дят­ больше. Остатки пиршества или оставляются, или сжигаются, или при­вязы­ва­ются к деревьям. В зависимости­ от на­добности молятся разным богам и приносят разные жертвы.

“Моление — обмен между человеком и растением”, — поясняет Морохин. Понять бы чем. Сейчас в научно-популярной литературе привыкли в таких случаях говорить: “Энергией”. Но что это такое, никто не объясняет. Но ведь человек приходит и говорит какие-то добрые вещи дереву. А доброе слово, как известно, не только кошке приятно. Да и человеку хорошо около живого старого дерева, он становится сильней. В Астанчургской священной роще в нынешнем году был ремонт. Там сделали новые лавочки, помост, вешала для котла. Все это происходило перед весенними праздниками. Материа­лы, естественно, с собой принесли.

Здоровье требует жертв

Если лето жаркое, в кереметище идут просить о дожде. Помню, как в 1991 г. в одном из поселков старый карт предупредил нас, студентов: “Завтра в рощу не ходите. Мы будем моли­ться о дожде. А в понедельник (дело бы­ло в четверг) постарайтесь не уезжать далеко — будет ливень”. Как ни был велик наш скептицизм, но в понедельник мы остались на базе. И лишь по­сматривали в окно на бушующую стихию. Приносят жертвы и те, кто чем-либо заболел. Сначала, например, петуха, обещая в случае выздоровления гуся. Если не помогло, несут гуся, суля барана, и так далее. Говорят, помогает.

Я тоже в марийских рощах вылечилась, хотя и без жертв. А было это так. На­ша экспедиция культурно-экологического объединения “Китаврас” обмеряла рощу возле одной из деревень. Вы­считывали площадь, описывали растительность, оценивали размеры самых больших деревьев. (Кстати, начало охране священных рощ в России бы­ло положено именно в нашей области в 1990 г. Методику подготовки охранных документов разработали в культурно-экологическом объединении “Китаврас”. Сейчас по нижегородскому об­разцу работают в Республике Марий Эл и собираются работать в Киров­ской области, потому что объекты очень похожи). Вдруг у меня дико разболелась голова. Не помогали никакие таблетки. Болела она все две недели до воз­вращения в Нижний Новгород. Осо­бенно резало глаза. Когда же я отправилась к окулисту, оказалось, что ви­ной­ моих мучений было улучшившееся зрение. Очки, которые я ношу посто­янно, стали слишком сильными для мо­их глаз.